Психопаты. Достоверный рассказ о людях без жалости, без совести, без раскаяния - Кент Кил

– Да. Психопатия связана с эмоциональным дефицитом, проявляющимся практически во всех сферах жизни; любой мой коллега по этой области согласится с такой оценкой. – Я помолчал. – То есть любой согласится, что у психопатов есть проблемы с эмоциями, единственное, нам неизвестна точная причина.

– А есть ли серьезные научные публикации об этом эмоциональном дефиците?

– Да, и много, – ответил я.

– Вы считаете, что у психопатов аномалии мозга?

– Да, – честно ответил я. – Наука явно показала, что у психопатов аномалии мозга.

При этих словах я подумал: интересно, может быть, суд и юристы по-другому определяют аномалию, не так, как я у себя в аспирантуре?

– Вы полагаете, что у психопатов врожденные аномалии мозга?

– В основном данные науки указывают в этом направлении, – сказал я.

Я поймал себя на том, что начал отвечать уклончиво. Джим словно допрашивал меня в суде. Я старался ничего не преувеличить и не сказать ничего такого, что можно было бы неверно интерпретировать.

– В Иллинойсе, если подзащитный страдал сильным психическим или эмоциональным расстройством в момент совершения преступления, это считается смягчающим обстоятельством, и присяжные должны учитывать его при вынесении вердикта, – сказал Джим. – Так по-вашему, психопатия – эмоциональное расстройство? – повторил он.

– Да. Это эмоциональное расстройство, которое длится всю жизнь, – вновь честно ответил я.

Потом я рассказал Джиму о нашем исследовании эмоционального интеллекта у психопатов.

– Эмоциональный интеллект, – объяснил я, – это способность распознавать, оценивать и контролировать эмоции: собственные, чужие и общие. Есть разные способы оценки эмоционального интеллекта, в том числе опросники для самоотчета, тесты и личные беседы. В Йельском университете я работал с доктором Питером Сэловеем, который всю свою жизнь в науке разрабатывал тест на эмоциональный интеллект на основании способностей – MSCEIT. С помощью Сэловея мы применили тест к большой выборке заключенных, многие из которых были психопатами{100}. Психопаты показали большой недостаток эмоционального интеллекта по сравнению с преступниками-непсихопатами. При этом у психопатов обычный уровень интеллекта.

Джим откинулся на спинку стула и задумался о наших открытиях. Я видел, что он пытается в уме провести сравнение коэффициентов интеллекта и эмоционального интеллекта.

– Джим, почти у всех есть знакомые с низким КИ, и большинство интуитивно полагает, что, если он совершил преступление, он несет за него меньшую ответственность, чем человек с обычным интеллектом. Как вы, наверное, знаете, в 2002 году Верховный суд США вынес свое эпохальное решение по делу «Аткинс против штата Вирджиния», что люди с низким интеллектом не должны приговариваться к смертной казни. Это дело в Верховном суде представлял профессор права Нью-Мексиканского университета Джим Эллис. Когда я переехал в Нью-Мексико, мы встретились с профессором Эллисом, и я познакомил его с нашим исследованием эмоционального интеллекта у психопатов. По мнению профессора Эллиса, в делах со смертной казнью ту же логику можно применить и к людям с низким эмоциональным интеллектом.

Когда я договорил, Джим удивленно поднял брови и сказал:

– Вот это да! Как я рад, что прилетел с вами повидаться. Эти исследования эмоционального интеллекта – очень важный вопрос, нам обязательно нужно изучить его для разработки плана защиты Дугана, потому что если какое-то дело способно дойти до самого Верховного суда и установить прецедент, то это дело Дугана.

– Джим, Айзек Рей верил, что эмоциональная и интеллектуальная стороны психики одинаково важны в вопросе юридического определения невменяемости. Идеи Рея сыграли огромную роль в суде над Шарлем Гито, – добавил я.

Джим покраснел и спросил:

– А кто такой Шарль Гито?

Судебный центр, которым руководил Джим, носил имя выдающегося психиатра Айзека Рея, и он смутился оттого, что знаком не со всеми делами, на которые Рей оказал заметное влияние.

– Гито убил президента Гарфилда в 1881 году. Теории Рея о нравственном помешательстве, как в то время называли психопатию, стали ключевыми на его процессе, – пояснил я.

Джин задумался об исторических параллелях между Гито и Дуганом. Эпохальное столкновение судебной системы и психиатрической идеи нравственного помешательства в 1800 году повторялось двести лет спустя уже с новыми открытиями психологии и нейронауки о психопатии.

Именно так, как и предсказывали многие ученые, работавшие в исследовательской сети по изучению связи между правом и нейронаукой при Фонде Макартуров.

Гринберг

Доктор Джим Кавана прислал мне подшивки документов о Дугане. Они так подробно фиксировали всю его жизнь, что мне не требовалось даже лично разговаривать с ним, чтобы поставить ему баллы по Перечню психопатических черт. Команда его адвокатов переговорила практически со всеми, с кем он контактировал, включая родственников, друзей детства, соседей, учителей и работодателей.

Но я не собирался отказываться от возможности побеседовать с Дуганом. Я стал заниматься психопатией, потому что хотел знать, как остановить преступников вроде Теда Банди еще до того, как они совершат преступление, и вот наконец-то я получил возможность лично пообщаться с серийным убийцей, не так уж отличающимся от Банди. Я хотел узнать о нем все, понять, почему он убивал. Я забронировал билет до Чикаго.

Команду защиты Дугана на предстоящем процессе возглавлял адвокат Стив Гринберг. Гринберг предложил встретиться за ужином. Он сказал, что принесет с собой последние данные их изысканий, чтобы я просмотрел их перед интервью с Дуганом. Мы договорились пообедать в Чикаго накануне моего интервью с Дуганом.

Один из моих лучших друзей – Эзра Фридман, экономист и юрист, недавно переехал в Чикаго и преподавал право в Северо-Западном университете. Я написал Эзре и пригласил его поужинать вместе с нами.

Мы с Эзрой и Гринбергом договорились встретиться в стейк-хаусе «Гибсонс» оживленным субботним вечером. Ресторан был забит посетителями. Подходя к стойке бара и выискивая Гринберга в толпе, я вспомнил, что забыл зарезервировать столик.

Гринберга было несложно заметить. У него единственного у бара были заняты обе руки. В правой руке он держал большую папку, в левой – бокал мартини размером с футбольный мяч.

После знакомства Гринберг передал мне папку и предложил сесть за стол, чтобы уже приватно поговорить о деле.

– На какое имя резервировали? – спросил он.

– Я забыл, – признался я.

Гринберг подмигнул и направился в стойке метрдотеля.

Когда он подошел, метрдотель улыбнулась и обняла Гринберга. Она посадила нас за угловой столик на веранде, выходившей на Раш-стрит. Это было лучшее место в ресторане.

Через несколько минут она вернулась с новым бокалом мартини для Гринберга.

– За счет заведения, – сказала она.

Потом она что-то шепнула ему на ухо, и он ответил:

– Без проблем. Просто скажите, если ему понадобится что-нибудь еще.

Я взглянул на Гринберга. Он объяснил, что помог ей с «маленьким арестом ее двоюродного брата».

Пока Гринберг объяснял стратегию защиты, нас то и дело прерывали люди, проходившие мимо по улице. Они останавливались, приветствовали Гринберга, благодарили его за решение проблемы или за совет. Все эти короткие встречи он завершал радушным рукопожатием.

В конце концов ему пришлось встать и передвинуть стул, чтобы сидеть спиной к улице, надеясь, что его будут узнавать пореже.

Когда принесли закуски, за соседний столик село несколько игроков НБА. Как по сигналу один из них наклонился к Гринбергу и сказал:

– Спасибо, что решили мою проблемку.

На наш столик принесли бутылку вина. Официант разлил его по трем бокалам. Гринберг поднял бокал, благодаря одного из игроков.

Несмотря на такую известность, Гринберг оказался простым парнем. Он мне сразу же понравился.

К концу ужина мы уже звали друг друга по имени. Стив рассказал нам немало историй о юридических баталиях по делу Дугана. Это была настоящая сага, в которой ярко проявилось все лучшее и все худшее, что есть в судебной системе.

Несколько коллег Эзры по юридическому факультету Северо-Западного университета тоже участвовали в спасении от смертной казни двоих несправедливо осужденных по этому делу.

После интересного разговора и обильного ужина я попрощался и удалился в гостиничный номер, чтобы прочитать папку, которую мне принес Гринберг. Мое первое интервью с Дуганом должно было состояться следующим утром.

Изучая подробности его преступлений, я понял, что это будет тяжелое интервью. Он не менее трех раз похищал жертв средь бела дня, увозил их в безлюдное место, где насиловал и потом просто забивал до смерти. Две жертвы были маленькими девочками, а третья – двадцатидвухлетней медсестрой. Трудно было себе представить более ужасное преступление.